Среди уральских просторов затерялась деревня Смирновка. Весной утопала в цветущей сирени, осенью золотой листвой украшалась. Дворов 50 в той деревне было, и жили там люди добрые: меж собой не ссорились, в чужие дела не лезли, дружно колхоз поднимали, успевали и свои подворья содержать, и праздники праздновать, и детей растить.

Вот и в семье Кукановых дочка заневестилась. Выдали ее замуж за парня подходящего: собой хорош, руки золотые, не ленивый, работящий. Дом срубил – есть куда привести молодую хозяйку. Вся деревня радовалась их счастью, да только недолгим оно оказалось. Стал муженек погуливать, с молодухами развлекаться, а свою жену бить смертным боем. Та не понимала, за что страдает, но терпела мужнины кулаки. Никому не жаловалась – замуж-то по любви выходила. А вскоре и жаловаться некому стало: как-то очень рано, друг за другом ушли в мир иной ее родители, и осталась Анна одна-одинешенька.

Жила терпеливо и бессловесно. Она уже знала, что стоит мужу поперек слово сказать, сразу многократно увеличится сила удара его кулака. Скрывала она свои побои, да разве в деревне что утаишь? Если кто-то пытался вступиться за Анну, избиения усиливались. А уж в пьяном виде он был особенно жесток. Утихомирился лишь тогда, когда узнал, что жена ждет ребенка. И Анна вновь увидела в нем того, прежнего Федора, которого полюбила всем сердцем. “Ну, ничего, вот родится наследник, счастье наш дом не покинет”,- говорила она себе.

Вот только ненадолго мужа хватило. Вновь стал пить и гулять, как говорится, по-черному. Опускался до того, что избивал беременную жену, запирал на замок в подпол, а в доме утешался с очередной бабенкой. И никто не знал, сколь долгой была бы такая жизнь, кабы не война.

Вместе с другими сельчанами призвали Федора в действующую армию, в самый первый военный призыв. Как и положено путной жене, Анна вместе с бабами вышла за околицу проводить солдат. Глаза ее были пусты, без слез, смотрели в никуда. Губы плотно сжаты. А руки обнимали большой живот… Стояла отрешенная и тихая, ни словечка, ни слезинки не проронила. И вдруг видит: ее Федор вышел из строя – и бегом к ней. Бросился на колени, прощения за нанесенные обиды просит. А она молчит, словно ничего не видит и не слышит. Три раза возвращался Федор из строя, и все три раза она словно не видела, как он бился о земь.

– Ты смотри,- зашушукались бабы, – оторваться от жены не может! Ты прости его, Анна, ведь на фронт человек уходит…

Но она стояла как мертвая, так и не проронив ни слова.

Когда родился сын, которого она назвала Владимиром, пришло извещение, что Федор погиб в первом же бою. И снова ни слезинки не проронила. Только губы плотнее сжала да суровее лицом стала. “Надо ехать под Кострому. Там родственники мне помогут пережить военное лихолетье”, – решила Анна. Собрав в узел нехитрую поклажу, двинулась она с новорожденным сынишкой в дальний и долгий путь. Как добиралась к Волге – это отдельный невеселый рассказ. Но все Анна пережила, а главное – сохранила живым ребенка.

В пути узнала, что неподалеку от Костромы, в Кинешме, много госпиталей, и там можно найти работу. Так Анна Шашкова оказалась в небольшом городе, заполненном эвакуированными, беженцами и прочими жителями. Каким-то чудом ей удалось на Комсомольской улице снять угол у одинокой старушки. Хозяйка попалась на редкость спокойная, а главное – необыкновенно добросердечная. Она прониклась рассказом молодой женщины и сказала, как отрезала:

– Вот что, Анна: ты давай устраивайся на работу, а за мальцом я приглядывать буду.

И зажили они одной семьей. Анну приняли в госпиталь, что на улице Шуйской, в здании бывшей тюрьмы: всех зеков отправили на фронт, а тюремные стены стали лазаретом для раненых.

Чуть свет уходила Анна из дома и возвращалась глубокой ночью. Быстро привыкла к ежедневным многокилометровым переходам через весь город. Не чуралась никакой работы, была исполнительна и старательна. Уставала так, что едва приложив голову на подушку, моментально проваливалась в бездну.

И вот однажды видит сон, запомнившийся ей на всю жизнь: над землей поднимается алая заря, в лучах которой к ней навстречу идет, прихрамывая, солдат. В шинели. За плечом – вещь-мешок. “Федор!” – хотела крикнуть Анна, да не успела: вот он уже стоит настолько близко, что хорошо видно лицо. Только лицо это незнакомое, чужое. Не Федор это. И вдруг откуда-то с небес раздался нечеловеческий голос:

– Смотри, это судьба твоя! Смотри, это судьба твоя!

То ли от страха и волнения, то ли от звонка будильника проснулась Анна, но чувство тревоги весь день ее не покидало.

В череде хлопот и неотложных дел пролетел год, и даже не один. Наши войска гнали фрицев все дальше на запад, и всем было понятно, что скоро, совсем скоро вернутся воины-освободители. Анна заметила, что хозяйка квартиры стала все чаще и чаще говорить ей:

– Анна, надо бы тебе подумать о замужестве. Как одна-то сына растить будешь? Ему ведь отец нужен! Ты бы присмотрелась к раненым, может, кто и приглянется…

Ничего не отвечала Анна, только губы плотнее поджимала. И лишь подрастающий сынок умудрялся вызвать на ее многострадальном лице улыбку.

Как-то раз в госпитале она занималась привычным делом: открыв окно раздачи, выдавала раненым миски с супом. Одно лицо сменялось другим, и казалось, этот конвейер будет бесконечным, как вдруг Анну охватил жуткий страх – она признала в раненом того солдата, из своего сна… Страх был настолько сильный, что она, не помня себя, резко закрыла окно раздачи, спряталась за котлами и просидела, не шелохнувшись, немало времени, пока не пришла главная повариха, чтоб разобраться, почему прерван обед раненых бойцов. Ох и влетело ей тогда! Справедливости ради стоит сказать, что это было первое и последнее взыскание за всю жизнь. Все как-то быстро наладилось и вернулось на круги своя.

Прошло еще несколько недель, а может, и месяцев. Отпустили Анну из госпиталя домой на целую неделю – отпуск дали. Она и предположить не могла, насколько изменится ее жизнь за этот короткий срок!

Утром в дверь постучали. Анна открыла – и стала спускаться по дверному косяку: на пороге стоял тот же солдат, из сна. Он успел подхватить ее и посадить на стул, стоящий неподалеку. А тут и квартирная хозяйка подоспела, засуетилась:

– А ты проходи, проходи, служивый… Да не стесняйся, давай-ка шинель-то повешу… Сейчас я чайник поставлю. Анна, отошла ли, сердешная? Ну и славно…

И ушла по своим хозяйским делам.

Из-за угла маленький мальчик рассматривал непрошеного гостя. “Папка, что ли, вернулся с войны?..” Но не решался подойти. А солдат тоже странно вел себя, не по-отцовски…

– Вот что, Анна,- вдруг четко и твердо сказал он. – Я за тобой пришел. Меня Павлом звать. Выходи за меня! Мальчонка твой мне сыном станет. Я вас не обижу, ты не бойся меня.

Обрадованная происходящим, вошла хозяйка. С удовольствием загремела стаканами, стала чай разливать. Включилась в беседу. Вот уже и ребенок робко прижался к мужчине. И только Анна молчаливо и безучастно продолжала сидеть на стуле. Сделав несколько глотков горячего чая, она начала потихоньку приходить в себя, и до нее стали доходить слова, произнесенные этим чужим человеком. А тот продолжал, словно все были давным-давно знакомы и дело только что разрешилось:

– Я ведь тебя заприметил сразу, как ты появилась. Ранение у меня тяжелое, доктор ноги хотел лишить. Но я сказал: или лечи, или я руки на себя наложу, с одной ногой жить не стану! Он оказался хорошим человеком, понял меня. Разрезал почти всю ногу вдоль, до самой кости, убедился, что она цела, не задета, и стал лечить. Сколько операций перенес – не сосчитать. Но зато на своих двоих стою, без протеза и костылей. Два года к жизни возвращался. А про тебя все знаю. Люди рассказали. Видишь, даже адрес дали. Я сам из-под Воронежа, хочу тебя с сыном ко мне на родину позвать. Места у нас красивые, хлебные. Война вот-вот закончится, все наладим, отстроим, без работы не останемся. Поедем, Ань?

После столь длительного и сумбурного монолога Анна вдруг резко выдохнула, как будто отрезала свое прошлое, и взгляд ее немного потеплел. Сын детским умом своим понял, что происходит что-то очень важное и бросился к матери. Обнял, уткнулся в колени и заскулил:

– К папке хочу! Мам, поехали, а?

И заревел. Да так громко, что все трое в один голос стали утешать ребенка. Старушка успевала и мальчонку по голове погладить, и на Анну посмотреть выразительно, словно подсказывая верное решение. Плакали уже все. Даже по щекам Павла текли скупые мужские слезы. И, о чудо! – женщина произнесла:

– Хорошо. Я согласна.

Вот, оказывается, как просто и быстро можно изменить свою жизнь, стоит только рискнуть, довериться и не стесняться первого шага. Как, впрочем, и второго, и третьего…

Втроем они уехали в Воронежскую область, но прожили там недолго: лето 45-го года было очень засушливым, начался голод. Вымирали целые села… Семья вернулась в Кинешму, только уже вчетвером. И это возвращение стало последним тяжелым испытанием на выносливость и прочность.

Зима была морозная, вьюжная. Оставались последние 60 километров длительного пути. На санках была поклажа, в руках женщины – младенец, а пятилетний мальчик шел за санками. Время от времени отец давал команду остановиться. Анна садилась на санки, чтобы покормить дочку, а отец, как мог, прикрывал их от ветра. Для Вовчика эти минуты были самыми трудными – маленькие ножки просили отдыха, очень хотелось спать. И всегда хотелось есть. Он знал, что самое ценное из всех вещей у папы за пазухой – бутылочка из зеленого стекла. Во время остановок малышу давали пару глотков некрепкого красного вина – чтоб согрелся изнутри и немного притупилось чувство голода. Вот только спать после этого хотелось еще больше. Наконец впереди замаячили огни Кинешмы. Все. Приехали. Здравствуй, новая жизнь!

Ни разу Анна не пожалела, что доверилась Павлу. Он оказался надежным человеком, любящим отцом и мужем. Ласковым был, не стеснялся нежность проявлять. Жену всегда только Аннушкой звал, дочку – Галчонком, сына – Вовчиком. Как в сказке говорится, жили они долго и счастливо. И кто знает, какими стали бы судьбы этих людей, если б не было войны…

Послесловие.

Анна Ефимовна Шашкова и Павел Данилович Вялов были счастливы вместе до 1979 года. Ранения сказались на здоровье участника двух войн – советско-финской и Великой Отечественной. Он прожил всего 62 года.

Владимиру Федоровичу Шашкову сейчас 75 лет. Он живет в Саратове, куда приехал после окончания Ленинградской военно-медицинской академии.

Галина Павловна Вялова, по мужу Светова, после института отработала 40 лет на кинешемской швейной фабрике инженером-технологом. В свои 70 лет возделывает огород, занимается общественной работой, возглавляя совет ветеранов, увы, развалившегося предприятия.